А Вы сами то "Архипелаг ГУЛАГ" читали? Вы хоть в курсе, что это художественное произведение - т. е. 90% из того, что там написано легко опровергаемый вымысел? Человек, который пишет такую пасквиль на свою страну, не может быть ее патриотом. Да и совестью нации он быть не может. Для начала попробуйте найти разницу между Солженицынским "Архипелагом" и Ющеновским "Голодомором". И у того, и у другого "шедевра" один и тот же заказчик - американский госдеп. И то, и другое произведение направленно на создание негативного имиджа нашей страна в умах граждан всего мира.

С настроением у меня все нормально. Просто кому-то надо заступиться за незаслуженно охаенную страну. К тому же я накануне "ГУЛАГ" прочел и понял, что все написанное там - вранье.

http://ru.wikipedia.org/wiki/Шаламов,_Варлам_Тихонович

http://lib.aldebaran.ru/author/sharer_anri/sharer_anri_papiion/

Добавлено (02 Июль 2009, 15:14)
---------------------------------------------
Замечательная книга - воспоминания выдающегося снайпера Василия Зайцева, Героя Советского Союза:
"За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера". Он ксати прототип главного героя штатовского фильма "Враг у ворот", ох и наврали пиндосы с три короба
Обидно то, что наши режисеры и продюсеры не снимают масшатбные фильмы про ВОВ, нападобие голливудских "Враг у ворот", "Перл-Харбор", "Спасти рядового Райна" и т.п.

http://lib.aldebaran.ru/author/zaicev_vasilii/

Давно известная бага. И никакого майора Кенига не было. Персонаж начальника немецкой снайперской школы выдуман сценаристами. Хотя в одних книжках можно вычитать, что он был и погиб от пули Зайцева (как в фильме), в других - что Зайцев убил его не один, а с групппой товарищей-снайперов, которых сам же и обучил.

Наши иногда снимают и похлеще! Правда, не все. Есть исключения вроде "Тегеран-43", "В августе 44-го" и т.п, которые запнут за пояс всяких там пропавших Райнов и прочую голливудскую жвачку.

Деньги Пушкина

Чтение прозы и писем Пушкина завораживает меня не только потому, что на каждой почти странице можно встретить волшебную фразу, такую, что звенит, иногда даже вопреки логике и грамматике, а почему звенит — непонятно. Я разумею фразы вроде той, в первом абзаце «Метели», про Марью Гавриловну «стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу». «Стройную, бледную, семнадцатилетнюю» — было бы просто описание девушки, но появляющийся между «бледной» и «семнадцатилетней» союз «и» взрывает повествование на манер фейерверка — бог знает почему.
Подобных волшебных фраз множество. «Он устыдился раздражительности своего самолюбия». Или: «Вода ручьями лилась с моей отяжелевшей бурки и с башлыка, напитанного дождем». Или: «Русский человек в дороге не моется, а приехав на место свинья свиньей, сразу идет в баню. Или ты некрещеная, что не знаешь всего этого?» Или: «Какая же ты дура, мой ангел!» Цитирую по памяти и мог бы цитировать еще 10 тысяч знаков с неослабевающим удовольствием.
Но не о волшебных фразах речь. Кроме животрепещущих красот стиля, завораживают меня в пушкинской прозе еще и денежные расчеты. Если вглядеться в цифры, какой-то совсем другой мир представляется современному читателю, какая-то совсем иная система ценностей.
Вот, например, году в тридцатом, если не ошибаюсь, Пушкин пишет одновременно издателю о новой книжке и управляющему Болдина о сборе оброка. Писем издателю и писем управляющему много, они чередуются в соответствующем томе Собрания сочинений, и не сразу замечаешь, что суммы, о которых идет речь, сходны. В Болдине триста душ. Книжка выходит тиражом полторы тысячи экземпляров. А дохода и Болдино, и книжка приносят примерно поровну. Иными словами, предприятие в 300 человек приносит за год столько же, сколько книжка, вышедшая мизерным, просто ничтожным, по теперешним нашим понятиям, тиражом. Коэльо продал миллиард, Акунин продает сотнями тысяч, даже скромные тиражи моего нон-фикшн-бубнежа, бывало, поднимались до нескольких десятков тысяч. А Пушкин (солнце русской поэзии, между прочим) доволен бывал, когда его новая книга продавалась тиражом в полторы тысячи.
То есть книга в пушкинские времена не то, что теперь, — она предмет роскоши. В соотношении с прочими товарами на рынке люди платят за книги баснословно дорого. Так же баснословно дорого платят они и за те предметы роскоши, которые остаются предметами роскоши и поныне — шампанское, одежда, украшения. Но вот вопрос: когда книги-то были вычеркнуты из этого списка luxury, и нельзя ли в список luxury книги как-нибудь вернуть?
Не менее чем цены на книги, беспокоит меня в пушкинской прозе и величина ставок в карточной игре. Для людей определенного сословия, как следует хоть бы, например, из «Выстрела», карточная игра — дело повседневное. Каковы же ставки? Огромны!
В «Пиковой даме», когда Германн, узнав от старухи три карты, приходит играть к Чекалинскому, тот удивляется огромности его ставки и говорит, что за этим, дескать, столом никогда не ставили больше 270 рублей. Это при том, что имение Дубровского Кистеневка куплено было за 2500 рублей. Это при том, что в «Дубровском» же одна из помещиц рассказывает, что посылает сыну, гвардейскому офицеру, служащему в Петербурге, 2000 рублей в год. То есть у Чекалинского обыкновенно игра идет ни много ни мало на месячное содержание блестящего гвардейского офицера или десятую часть деревни, позволяющей барину жить небогато, конечно, но достойно. Таковы обычные ставки.
А Германн, в третий раз, когда проигрывается, ставит на кон 188 тысяч рублей — то есть 74 Кистеневки или 94 года жизни блестящего гвардейского офицера. Немудрено, что Чекалинский заметно взволнован. Чекалинский буквально разорился бы, если б направо лег туз, а Германн стал бы настоящим богачом, вроде Троекурова.
И неправильно думать, будто этакий перекос цен распространяется только на товары и услуги, потребляемые высшим сословием. Ничего подобного. Встретив на станции учителя-француза, Дубровский предлагает ему десять тысяч, чтобы тот не ехал к Троекурову, а немедленно вернулся во Францию и открыл кондитерскую. Дабы восстановить отданный Дубровскому паспорт, француз перед самым въездом в город отпускает ямщика, отдает ямщику все свои чемоданы и бричку в придачу, идет в полицию и говорит, что его, дескать, ограбил Дубровский. А ямщик недолго думая отправляется в трактир. В трактире он за одну ночь пропивает французовы чемоданы и бричку, а наутро отправляется восвояси гол как сокол. Попробуйте-ка теперь, налегая только на водку, пропить за одну ночь два чемодана какой-никакой приличной одежды (считай, наше pret-a-porter) и подержанный автомобиль. Ямщику же это удалось: либо он отличался недюжинным здоровьем, либо бричка ничего не стоила, либо водка стоила принципиально дороже теперешней ее цены.
Казалось бы, черта ли мне (как написал бы А.С.) в этих денежных расчетах? Но завораживает. Каждый раз, читая, конвертирую десятины пашни в бутылки «Вдовы Клико», стихотворные строки в шерстяное сукно. Завораживает то обстоятельство, что люди вроде бы от нас отличаются не слишком, а ценности понимают совсем иначе.

Любовь к Родине начинается с уважения к родному языку...

Пользуясь орфоэпическим словарем, разделите данные слова на две группы, в зависимости от произношения мягкого или твердого согласного в позиции перед \е\.

Интервидение, интервью, интермедия, интернат, интерьер, резус, рейс, рейд, рейтинг, реквием, агрессия, адекватный, анемия, антитеза, апартеид, диспансер, бизе, берет, бекон, кофе, музей, неологизм, непрезентабельный, купейный, термин, фанера, стратегия, телефакс, свитер, френч, юриспруденция, шинель, эфемерный, чартер, кодекс, интервал, резюме, дегенерат, декада, демарш.

Помогите Найди ошибки, связанные с нарушением лексических норм.
1. Автоматическая линия явится новым этапом в технической вооруженности предприятия.
2. Старый моряк вышел на бульвар в своем нарядном кителе.
3. Трудно наладить работу при наличии отсутствия необходимых материалов.
4. В силу слабой разработки метода экономического анализа до недавнего времени не проводилось глубокого изучения результатов выполнения плана.
5. Мы намечаем встречу где-то в районе 18 часов.
6. Старые методы руководства были признаны неправильными и ошибочными.
7. На профсоюзной конференции присутствовало 120 человек делегатов.