Статья из газеты "Комсомольская правда": Беседы с Инной Руденко: Она и сегодня живет на войне
Дети войны - не пришла ли очередь и для них?
Для тех, кто не воевал, но на войне был. И пережил вместе со страной эту страшную годину. Среди событий войны эта страница как-то затерялась.
Сегодня мой разговор с коллегой Людмилой Овчинниковой (на снимке слева), которая в 12 лет попала в самое пекло Сталинградской битвы. Многие дети войны пытаются забыть свое искалеченное войной детство. Людмилу война не отпускает. Не отпускает, держит и ведет по жизни уже более полувека.
Почему?
- Что для тебя этот день - 22 июня 41-го?
- Странным может показаться, но ничего трагического в тот день я не почувствовала. Помню только, услышав сообщение о начале войны, мама повела меня и мою младшую сестренку в парк, где продавались всякие вкусности, и сказала: выбирайте все, что вам захочется. Поскольку подобная щедрость не была принята в нашей бедной семье, слова мамы меня удивили. Потом позже, когда мы уезжали из пионерского лагеря, то же удивление я испытала, когда нам сказали на прощание: «Дети, сорвите цветы. Все, какие кому нравятся». Это прозвучало так: «Больше вы сюда не вернетесь». Что это, почему? Конечно, я слушала трагические сводки Совинформбюро, но была убеждена, что неудачи наши временные и очень скоро все повернется к лучшему. К тому же сводки эти сопровождались бравурными песнями, которые мы с радостью подхватывали.
- Когда же кончились ваши песни, а с ними и ваше беспечное детство?
- Мы жили в глубоком тылу - в Сталинграде. В 42-м война вплотную подошла к нашему дому. Как часто бывает на войне, события происходили неожиданно. Помню, я вышла с мячом на улицу и вдруг увидела - идут люди с тележками, узлами. «Что случилось?» - «Немцы прорвались к тракторному заводу». Как? Еще вчера мы слышали по радио, что бои идут на Дону - это 100 километров от Сталинграда! А сегодня враг в семи трамвайных остановках от нас? Мы увидели целые армады немецких самолетов. В первый день они обрушились на центр города. Вскоре бомбежка накрыла и наш поселок.
- А вы не пытались уехать?
- Отец, боец рабочего отряда, уходя на завод - «Красный Октябрь», металлургический, в поселке которого мы жили, - сказал: «Будьте наготове, я вас вывезу». Но он получил на заводе два тяжелых ранения, и его увезли на рабочем катере. Мы видели, как немецкие самолеты носятся над Волгой, расстреливают пароходы. С реки доносились страшные крики: «Спасите!» Куда было идти маме с двумя детьми? Передовая потом была от нас в ста метрах. В нашем подвале были три женщины и восемь детей. За несколько дней мы превратились в каких-то первобытных людей.
- Первобытных?
- Ну ты представь: бомбежкой разбито все - магазины, транспорт, дороги. Надо было добывать еду, воду, огонь. Сначала ели ботву, траву, корни трав. Потом невдалеке появилась солдатская полевая кухня. Ползали под огнем туда с ведерком. Бойцы не спрашивали, зачем мы пришли, нам накладывали кашу. Так выживали. По очереди высекали огонь. К счастью, неподалеку, в овраге, был родничок. Но и там ожидала смерть. Немцы стреляли по скопившимся у родника людям. Наш сосед, старик, пошел за водой - потом нашли только кисть его руки. Мама хотела сама ходить к роднику, но я ей сказала: «Убьют тебя - что мы, двое детей, будем делать? Убьют меня - у тебя будет дочка, а у нее мама».
- Была такой бесстрашной?
- Что ты... Сидишь в углу земляной щели как затравленный зверек, и каждая жилочка в тебе дрожит от страха. «Хочу жить! Хочу жить!» Невозможно понять, что такое война, не испытав этого смертного страха. Пришлось увидеть, как от страха люди теряли человеческий облик. В наш подвал забежал сосед с диким криком: «Спасите Лиду!» Сначала мы ничего не могли понять. Он колотился, рыдал. Оказывается, они решили идти на Волгу, когда перебегали дорогу, дочь убило, а жену Лиду ранило. Он все кричал и все просил нас ее спасти. Все молчали. Поднялась тетя Шура, мать четверых детей. Она сказала: «Вот я, значит, брошу детей и пойду? А ты будешь тут сидеть и хлюпать?» Но он так и не вышел... Жена приползла к нам потом сама, вся в крови. И такого мы повидали немало.
Мы узнавали ужасающие истории. Наша знакомая вместе с пятилетним сыном попала к немцам. Пулеметной очередью ей перебило ноги. Немцы отобрали у них все продукты. Истекая кровью и зная, что вот-вот умрет, женщина, такое у нее было отчаяние, подушкой задушила сына. Сейчас страшно рассказывать, а тогда мы понимали: да, так могло произойти. Когда начинался бой, я смотрела в одну точку - на дверь. Вот сейчас она распахнется и полетит немецкая граната. Это был такой ужас, который вошел во все клетки тела.
- Казалось бы, и одного дня такого существования не выдержать...
- Знаешь, Инна, как бы ни было нам тяжело, но я и тогда понимала: наши беды не сравнить с теми тяготами, которые испытывают бойцы на переднем крае, в акопах - в грязи, в снегу, под обстрелом. Всю жизнь не дает мне покоя одно воспоминание. Однажды, сидя на топчане, я смотрела на пулеметчика, который стрелял из нашего подвала. Он был богатырского роста. Вечером с пулеметом он ушел. На другой день утром я вылезла, чтоб набрать ведерко снега. И первое, что увидела, - его голову отдельно от тела. Лицо не искалеченное, глаза открыты. Нас защитил, а себя не спас.
- Скажи, а что больше смерти тебя, девочку, поразило на войне?
- Солдатская доброта, человечность. До сих пор меня это поражает. Как можно было среди такого огня, такой опасности сохранить сострадание к слабому, способность пожалеть голодного, поделиться едой? Мимо нашего подвала бойцы шли из оврага к переднему краю. Вперед шли крепкие, здоровые, назад ползли раненые, искалеченные. Наши матери кричали: «Сюда, сюда!» Рвали все что можно, перевязывали раненых. Запомнился мне один боец, еле живой. Увидев детей, слабеющей рукой достал из кармана два замусоленных кусочка сахара. Молча придвинул к нам... Бойцы делились с нами едой. Потому мы и остались живы. Я часто об этом думаю. Однажды я поползла в овраг, туда переместилась солдатская кухня. Неудобно было просить - стала собирать картофельные очистки в ведерко. Передо мной появился военный, он все понял. Поставил передо мной котелок, я взяла ложку и стала захлебываться слезами. Хлеб голодному человеку можно давать по-разному. Военный так участливо смотрел на меня, что все у меня затрепетало от благодарности. Это был капитан Павел Михайлович Корженко. Через много лет я нашла его семью и узнала, что он погиб под Котовском. Тяжело было у меня на душе.
- Долгая же у тебя память...
- Инна, Инна, да как же можно забыть чувство благодарности?! Делясь с нами хлебом, бойцы и офицеры, сами о том не думая, спасали наши души. На войне, да еще такой, надо сохранить какую-то веру в добро, справедливость и не сломаться. Особенно ребенку.
Я записала совершенно потрясающие рассказы о детях Ленинграда, о воссозданном в дни блокады ансамбле Дворца пионеров. Однажды ребята выступали на палубе корабля Балтийского флота, моряки плакали, глядя на детей-дистрофиков. А когда надо было уезжать, командир построил весь экипаж. Дети стали вручать подарки, ну, там, поделки какие-то свои. Мальчик подошел к одному старшине, подарил ему кисет... Я просто плачу, когда говорю об этом... Старшина вышел из строя, на груди две медали, и он сказал: «Принимаю третью награду Родины».
- Потрясающе...
- Ты думаешь, это можно забыть? Не нести в душе вечную благодарность за спасение и заботу? Но я хочу сказать еще вот о чем. О поколении выросших детей войны мало написано. Но именно они внесли огромный вклад во всех областях и техники, и науки, и искусства. Боже мой, да запуск в космос - кто полетел первым? Ребенок войны - Гагарин. Я это ощущала очень остро всегда, всю жизнь: нас спасли, мы остались живы - надо отдавать долги.
- И спустя годы ты написала книгу о том, что пережила тогда, во время боев у Волги. Замечательную книгу - по рекомендации Григория Бакланова тебя за нее приняли в Союз писателей... Но на этом ты же не остановилась.
- События в Сталинграде представляются мне непостижимой человеческой и исторической загадкой. В самом деле, что произошло в нашем городе, почему фашистская армия, начинавшая свой путь от Парижа, не смогла одолеть последние сотни метров до Волги? Можно говорить общие слова, но ведь это тайна, которую надо разгадывать. Записывая рассказы ветеранов, разбирая документы архивов, мне кажется, я узнаю частицы этой тайны. О чем вспоминают ветераны? Мой земляк Володя Харченков воевал в нашем районе, вспоминал, как его завалило в окопе. «Хочу крикнуть: «Я живой!» - вокруг земля. И вдруг слышу, как кто-то скребет лопатой. Вытащил меня мой сосед по окопу. Я увидел: он весь в крови, ранен, и он меня не бросил, откопал. Помогая друг другу, мы поползли в землянку медсанбата». Танкист Екатерина Петлюк рассказала мне о своем командире капитане Федоренко. Он на мгновение выглянул из башни танка, и пуля попала ему в голову. Он сказал: «Все, Катя, умираю». Девушка стала перебинтовывать его, а он: «Только не завязывай мне глаза,
я еще могу хоть раз выстрелить из орудия». Инна, меня бесконечно интересует все, что касается войны. Но больше всего - солдат в окопе. Казалось бы, вышло немало книг. Но многие годы публиковали мемуары, так сказать, по чину: маршалов, генералов. Они, конечно, бесценны. Но слишком мало вышло солдатских воспоминаний. Вот что меня тревожит. Вот если бы побольше было рассказано о солдатских страданиях - меньше было бы искажений нашей истории.
- Но столько написали повестей, романов о войне, столько создали фильмов!
- И лучшей художественной книгой о войне для меня остается «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. А во многих фильмах раздражает фальшь: то позы какие-то героические, то пафос сверхгероический.
- Люда, получается, что ты сегодня живешь на войне. Смерть, боль, страх, ужас - где же черпать радость для того, чтобы жить?
- Помню мгновение: первый день победы в Сталинграде. Я вылезла из подвала: тишина, чистый снег, яркое солнце. И сердце стучит: «Мы живы! Неужели мы живы?!» Представь состояние человека, приговоренного к смерти, который вдруг обретает жизнь. Это такое чувство радости и благодарности, которое никогда не забудешь.
- Людочка, ну и радуйся! Не пора ли остановиться, отойти от войны?
- Я ничего не могу с собой поделать. Для меня это такая же необходимость, как дышать. Я этой возможностью отблагодарить тех, кто нас спас, дорожу бесконечно. Так соткана моя душа.
- Ты редкий человек, Люда... Скажи, а что, по-твоему, патриотизм? Сейчас столько спекуляций на эту тему...
- Больно, очень больно, когда все превращается в славословие, в пафос, в общие слова, за которыми ничего нет. Патриотизм - это не звание. Это состояние души.
Надо просто заботиться о детях в масштабе государства, не только в семье. Любить их. Надо любить людей вообще. А что мы видим сегодня? Неуважение к человеку-труженику. Глубокое неуважение. Оно проявляется, мне кажется, с верхов власти и до тех, кто считает себя человеком обеспеченным. Не только ты должен любить Родину, Родина должна любить тебя.
- Что для тебя 22 июня 2009 года?
- Как и всегда, конечно, день скорби. И с годами это чувство не уходит, а только растет. Больно думать, что война уходит в историю во многом неизвестной. Не осмысленной до конца. Мы говорим: на Бородино погиб цвет дворянства, как-то осмысливаем. А у нас было ежедневное Бородино! Эти жертвы изменили жизнь нашего народа. К несчастью, в политике нашего государства не было да и нет преимущественной заботы о сбережении людей.
Беды, которые начались 22 июня 1941 года, до сих пор кровоточат.
и ничего, нормально воспринимается;)
